Интурохота приносила хорошие прибыли, но не местным гидам, а посредническим фирмам и чиновникам. В начале 2000 начался процесс закрепления охотугодий за частными фирмами, и большую часть тендеров выиграли, конечно, городские ребята, с деньгами, но без малейших представлений о том, что такое охотничье хозяйство. Многие из них полагали, что это просто фазенда, где можно отдохнуть от тягот бизнеса и государственной службы, не стесняя себя правилами охоты. Или использо.вать его в качестве разменной монеты в отношении с чиновниками и бизнес-партнерами. Хотя многим чиновникам и не нужна была никакая монета, они искренне считали, что дороже денег только «халява».
В ответ местные жители преврати.ли протестное браконьерство в национальный вид спорта. Егерская служба частных охотхозяйств нанималась из местных же жителей, поэтому аульная солидарность не позволяла егерям стучать на своих ребят, они искренне считали их Робин Гудами. Старые охотничьи традиции быстро транс.формировались в принцип: «Бей сороку, бей ворону, руку набьешь — сокола убьешь!» Все категории граждан,от последнего безработного до высших чиновников, били все что могли и когда могли.
В 2000‑х ситуация усугубилась тем, что сельское хозяйство начало потихоньку оправляться от шоковой терапии 90‑х. Горные склоны заполнились стадами скота. Чабаны активно включались в новый бизнес — круглый год принимали за скромную плату городских гостей.
Израсходовав весь инвестиционный энтузиазм в бесплодной борьбе против нового уклада жизни, владельцы многих хозяйств решили, что здесь ничего не добьешься, и махнули рукой, предоставив своим егерям возможность выживать, кто как может. Тут еще кризис опустил многих из витающих в облаках орлов на грешную землю. Их надежды на рентабельность охотничьего хозяйства как бизнеса не оправдались. Иностранцы не желали платить за охоту в мертвых угодьях, а доходы от реализации путевок своим согражданам не окупали и десятой части накладных расходов.
Комитету лесного и охотничьего хозяйства понадобилось много лет,чтобы осознать, что строить цивилизованное охотничье хозяйство можно лишь на твердой экономической основе. Вроде бы время от времени внимательно изучался положительный опыт других стран, принимались новые законы, но каждый раз с ними что‑то случалось, и они, как полупроводники, работали лишь в одном направлении.
Вопрос о правовой защите охотничьего хозяйства и его государственной поддержке почему‑то все время ускользал от внимания законодателей. Они упорно не желали регламентировать механизм возмещения ущерба охотничьему хозяйству, нормы ограничения хозяйственной нагрузки в зонах покоя, отрицали необходимость экономического стимулирования природоохранных мероприятий в охотугодьях.
Охотничьему хозяйству в структуре Министерства сельского хозяйства изначально отводилась роль бедной падчерицы. Даже самые малопродуктивные в сельскохозяйственном отношении территории высокогорья закон не позволял использовать для нужд охотничьего хозяйства в качестве основного землепользования.Но, как говорится, отсутствие закона не освобождает от вины за его незнание, и в 2011–2012 годах были расторгнуты договора с наиболее недобросовестными охотпользователями, допустившими резкое сокращение численности животных. Новым хозяевам досталось тяжелое наследство. Чтобы восстановить численность животных до промыслового уровня, требовалось наличие слишком многих факторов. Нужен административный ресурс, профессионализм, фанатичная увлеченность, совесть, деньги и умение выжить без копейки доходов в течение 5–6 лет. Если удачное сочетание всех этих качеств в одном лице возможно, то этому лицу место где‑нибудь в руководстве нефтяной компании, а не в богом забытом хозяйстве.
В одно из таких хозяйств — Дардамты мы и приехали летом 2012 года, чтобы участвовать в плановом учете диких копытных. Директор хозяйства Нурлан Кикимов объяснил, как непросто было переломить ситуацию. Как сложно приходилось согласовывать лесхозом и арендаторами границы зон покоя и еще сложнее было добиться их реального соблюдения. Как приходилось собирать службу охраны из разуверившихся во всем, связанных круговой порукой егерей, вселять в каждого из них надежду, более того, уверенность в том, что их работа когда‑то принесет плоды. Убедить каждого пастуха, что диким животным тоже нужно оставить кусочек земли, потому что животные существуют на этой планете не только для того, чтобы однажды вымереть, но и чтобы сделать нашу жизнь полнее.
— У меня есть мечта, — говорит Нурлан Кикимов, — создать частный природный парк по примеру американских «Wilderness area».
— Такие экологические земли становятся все более востребованы в нашем урбанизированном мире, — продолжает Нурлан. — Возьмите Гранд Каньон. Чтобы сплавиться по нему на байдарке, нужно записываться в очередь за восемь лет вперед! Тоска современного человека по нетронутой дикой природе конвертируется в серьезный капитал, а бог наделил нас, казахстанцев, этим бесценным ресурсом в полной мере, но мы его сейчас бездумно теряем.
Ведь символом дикой природы для туристов остаются крупные копытные и хищники. Без них дикая природа всего лишь мертвый пейзаж. Как правило, «окультуривания» и интенсивного использования «дикая природа» не выдерживает.
